Шохрух Каримов

Карта российской поэзии сокращается со зловещим постоянством. В конце ноября не стало Михаила Анищенко, проживавшего в деревне Шелехметь под Самарой. Поэты такого уровня мастерства встречаются не часто и предпочитают любить Россию издалека – из Америки, из Канады, из Германии… Отчего-то государственное устройство нашей страны отторгает их решительно, последовательно и бездумно. А стоило бы задуматься, почему талантливый поэт на прощание признаётся: «Я любил свою родину, да, но страну бы я выбрал другую»… Поэт, наделённый Божьим даром, живущий литературным трудом в заброшенной, вымирающей деревне обречён по определению. Михаил это чувствовал, ощущал, просто знал. Строчку «землю попашет – попишет стихи» мог сочинить только бездумный рифмоплёт, не представляющий, что значит труд на земле. Тем не менее, Михаил несколько лет пытался прокормиться огородом. Хотя его единственным предназначением было – писать стихи. Писать, страдая и мучаясь от тоски по распадающейся стране, все трещины которой неминуемо проходили через его сердце. Стихи его исповедальны и трагичны, исполнены предчувствием конца любви, родины, а значит, всего мироздания. К сожалению, я не знал его лично. Познакомился через почту. Когда готовил в начале года подборку стихов Михаила для «Релги». Он откликнулся сразу: «Вы люди серьёзные», прислал несколько стихов, ранее не публиковавшихся. Тогда же прочитал в «45-й параллели» и мои стихотворные опыты и высоко оценил, назвав поэтом «от боли и любви». Теперь возвращаю ему это звание. Поэта такого уровня накала любви и боли среди российских, а тем более, среди иноземных писателей не знаю. Может быть, Марина Цветаева. Но там всё профессиональнее и виртуознее. Михаил же искренен и непосредственен, какими бывают только дети. Или истинные поэты, напрямую подключённые к вселенской ноосфере. Он сам писал, что зачастую строчки приходят как бы извне, остаётся только записывать. Под общим заголовком «Стихи одной ночи» приводит четыре стихотворения, почти безупречных по исполнению. Я абсолютно уверен в его искренности, у меня тоже бывали моменты, когда строчки идут навалом и приходится сокращать слова, чтобы карандаш успевал, пока длится это состояние, обозначаемое для себя как «Господь диктует». Судя по всему, для Михаила такое ощущение было нормой. Оттого и говорит он с Богом на равных, как творец с Творцом. Не нуждаясь в посредничестве церкви, к тому же в последнее время запятнавшей себя флиртом с властью. (Ах, власть, власть… Состояние её демонстрируют последние «коррупционные скандалы». Где ни тронь скальпелем – везде нарыв. Да и можно ли исцелить микрохирургией реанимированный Путиным организм феодальной государственности с метастазами во всех клетках?) Поэт отторгает такую государственность гневно и однозначно, причём порой гнев пересиливает поэзию. Нимало не сомневаясь, он героизирует прошлое, убегая «из России – в Советский Союз», Хотя корни сегодняшнего древа идут оттуда – из вчера и позавчера. Что ж, когда болит, причины не анализируешь. Тем боле, что у истинного поэта болевой порог очень низок. А в дополнение к этому, у Михаила Анищенко был Бог в душе, который даровал ему много. Но спросится тоже много. Пред судом небесным каждый предстаёт в одиночку. А здесь, на Земле поэт Михаил Всеволодович Анищенко со временем займёт место, уготованное ему его талантом. Впрочем, это всего лишь слова, что понапрасну пророчить, надо чуток подождать. Совсем немного – лет пятьдесят. И если к тому времени будет жить язык русский, а значит, и страна Россия, то ответ известен заранее и предопределён. Судьбой, Богом, музой Каллиопой. Да и её сестрой Эрато – тоже.